За четыре тысячи лет можно выучить каждый уголок Бездны. Но сколько Чужой здесь не обитал, сколькими бы вещами ни распоряжался, ему казалось порой, что есть места, которые он видит впервые. Человеческие эмоции были чужды ему. Он не испытывал удивления или любопытства, всего лишь странное наблюдение, что вещи и пространство меняют свой вид. И не сказать, что жизнь в Бездне без этого была бы скучной, вовсе нет. Потребовалось достаточно времени, чтобы понять, что все, что происходит в Бездне берет свое начало в мире людском и нигде иначе. Эта реальность - та отвергнутая реальность, которая не нужна живым людям. Именно здесь находят покой некоторые души, именно сюда возвращаются после своего последнего путешествия в сети левиафаны. Они мирно и беспечно, испоганенные запекшейся кровью, с выколотыми глазами и выбитыми зубами, с порванными плавниками, но бесконечно красивые, бороздили бессмертную Бездну. Она выпускала их в мир для жизни, но люди предпочли убивать, бояться и ненавидеть все, что связывало из с Бездной.
С другой стороны, простой народ было несложно понять. Немногим удалось хотя бы на секунду заглянуть в Бездну, но кому это удавалось, просыпались новыми людьми, с обновленным разумом. Некоторые бродили здесь, упиваясь своими воспоминаниями и постигая бесконечность этого мира, созидая и разрушая сколь им хочется, они чувствовали себя на своем месте. Бездна притягивала их и возвращала на какое-то мгновение назад, как левиафанов, но люди принадлежали иному миру. Миру материальных вещей. Чужой наблюдал за ними. Как они приходили сюда, как возвращались назад. И как их жизнь текла после всего увиденного, ведь многие из них просто думали, что это какой-то сумбурный сон, не придавали значения. Но те, кто понимал... их считали сумасшедшими.
В конце концов, у этой медали всегда было две стороны. Он не просил ставить себе алтари, но такова была людская натура. И эта людская натура быстро сообразила, что необязательные жертвоприношения, наделенные магией амулеты и руны, все это связано с Бездной, которую они не смогли понять и признали еретическим.
Стая левиафанов снова завела свою душераздирающую песню. Они всегда пели о чем-то даже Чужому не понятном. Один из китов словно нырнул в нескольких метрах от него и они надолго встретились взглядами. Два черных людских глаза против одного огромного, полного безнадежно утраченной жизни, забитой до смерти острыми копьями, сполна вкусившая людскую жестокость, прекращенной несколькими сильными мужскими руками.
Было в этом во всем что-то неумолимо трагичное и ужасно печальное.
Но как только Чужой ровным взглядом проводил мощный, с целого человека хвостовой плавник и левиафан вместе с такими же заколотыми братьями, приговоренными вечно изливаться кровью, уплыл дальше, Бездна изменилась. За одно мгновение она сменила свой облик и стала каким-то подобием выхода. Стояла пустой дверной проем из черного дерева, рядом шумел водопад, по левую руку, дальше, дорога вела к огромной статуе Гуми Брайтон. Бездна определенно приготовилась к встрече какого-то гостя. Чужой наблюдал и не вмешивался.
Только странное чувство возникало. Словно протяни руку и открой занавес, а там - новый мир, о котором он ничего не знает. Черная Бездна приняла гостя Чужому абсолютно не знакомого и к этому своего обитателя конкретно не подготовила. В основном, Чужой сам решает, кому быть здесь, а кому нет. Если Бездна распахивала перед кем-то двери, это делалось с его ведома и, что чаще всего, с его подачки. Простые люди сюда просто так не попадали и уж тем более - не из праздного любопытства. Видит каждого здесь был ознаменован чем-то. В каждом конкретном случае - чем-то своим, однако этот ... человек стоял на пороге и Чужой его не знал. Более того, он не знал, чего Бездна ему подготовила и вообще первые видит это лицо. Определенно, это не человек, который обитал в мире материальных вещей.
Демон материализровался рядом со статуей великой писательницы. Люди считают ее великой и понятия не имеют, откуда она черпала вдохновение. Как только Аббатство узнало о том, что Брайтон имеет какую-то связь с Бездной, ее книги церемониально сожгли, а саму Гуми расстреляли. При жизни ей был возведен лишь один памятник - в Корнаке, на родине, но очень скоро группа добровольцев, глумясь, разрушили его и бросили в море. Красивая статуя красивой истории красивой женщине.
- Стоять в дверях - плохая примета. Чужой заговор первым. Его голос отдавался всюду и всюду был в данный момент в Бездне.

Недовение - вот, что сквозило в голосе незнакомца. В нем все было каким-то чужим, совершенно не ясным и, что более важное - не таким, каким Чужой привык знать материальный мир. Бездна создает людей и людские души. Хотят живые этого или нет, признают они этот факт или все так же станут клеветать его грязной ересью, факт остается фактом. Аббатство сколько угодно может петь песни о том, что Бездна - место обитание демонов, но одно было ясно как день - они боятся узнать и столкнуться с правдой. Бездна - это они сами. Бездна - те души, которые они должны было спасать, но вместо этого расстреливали без суда и следствия всех, кто по их мнению похож на обманщика или прислужника Чужого. Во всем этом они не могут заметить очевидного - настоящие посланники их головной боли среди них давным давно. И кто сказал, что в это место однажды не попадется Верховный Смотритель? Императрица же попала, никогда не знаешь, кто вытянет жребий. И тем не менее, всех тех - серых, унылых, худых, толстых, больных, здоровых, властных и бедных, Чужой знал. Знал и мог по одному лишь взгляду определить, какой жизнью живет тот или иной человек. Для этого не надо обладать запретными или сверхъестественными знаниями, для этого даже не требуется быть божеством.
У крестьянина длинные руки и длинные космы. Но у этого странного человека не было ни того, ни другого. Одежда в лохмотьях или подшитых кусочках ткани, но этот выглядел безупречно. От него едва отдавало сдержанным аристократизмом. У воинов грубое лицо, но по этому человеку не скажешь, что ему когда-нибудь доводилось вспарывать кому-то кишки. У политиков хитрые глаза, но вот этот человек не был похож на политика. Ни видом, ни взглядом, ни речью. Его слова были поставлены, но мягкие для политика. Чужой сказал бы, что подобным говором обладают люди, привыкшие работать больше умом, чем болтать на публику. И все-таки. Вся эта ситуация, в которой он, стоящий над мирозданием здесь, должен разгадывать загадки или терять в догадках... размышлять и пытаться делать выводы. Это было... занимательно.
Когда живешь четыре тысячи лет, много чего перестает удивлять, мало чего сохраняет за собой такое свойство. Чужого удивить было непросто, поэтому он уходил в людские жизни, полные сюрпризов, поэтому наблюдал за теми, кто еще волен делать что-то особенное,  изменять вокруг себя бытие, управлять собой и принимать свои решения. Корво Аттано немало раз удивлял Чужого, в каких-то моментах переворачивая впечатление о себе. И это нравилось Чужому. Эта игра в чужую жизнь, которой он протянул руку. И что же мы находим здесь? Человек ему совершенно не знакомый и, должно быть, он был всего лишь игрой Бездны, но они никогда за четыре тысячи лет существования Чужого здесь, не выкидывала ничего подобного и теперь решила удивить заскучавшего обитателя? Никто не сомневался в том, что Бездна обладает неким разумом, но на подобное не была способна даже она.
- Никогда не слышал о месте под названием "Тень", - он прошелся чуть вперед, сокращая между ними дистанцию и все же не подходя достаточно близко. Человек его разглядывал, пытался что-то прочитать по глазам и не мог прочесть ничего. В них не было ни сострадания, ни удивления, только некая скука и однообразие густой тьмы, в блеске отражающей яркий свет. Бездна дышала тихо и грузно, как уставший левиафан и даже присутствие тут существа ей чужеродного не было достаточным поводом, чтобы хоть как-то преобразиться.
Чужой чувствовал каждое ее изменение и мог присутствовать абсолютно всюду. Но этого не требовалось. Если в Бездне и существовали "серые будни", то выглядели они примерно так. Напрашивался вполне резонный вопрос о том, не было ли это спланировано самой Бездной, если не последовало никакой реакции.
Чаще всего она меняет свое обличье если не по велению самого Чужого, как по велению того, кто сюда попадает. Она старается, как во сне, воссоздать частично те детали материального мира, за которые человеческая душа цепляется, не желая оборачиваться на бесконечность вокруг. Вот таким нехитрым способом Бездна засасывает в себя и лишь единицам удается отличить сон от реальности. Этот человек мало того, что понял, что находится в месте не предназначенном для живых людей, так еще и Бездна не создавала вокруг него привычного ему мира...
Как будто бы попросту не могла этого сделать.
- Левиафаны, - огромный клыкастый кит, едва поднимая хвост, проплывал мимо, большими заплывшими глазами, тем не менее нисколько не мертвыми, смотря на своего нового зрителя. И заведя свою былую песню, полную боли и страшного одиночества, направился куда-то ниже платформы, на которой стояли Чужой и незнакомец. Там для него начинался новый Серконос. То место, где он был рожден и то место, где он был убит.
- Милость Бездны. Она дала им частичку себя, - Чужой проследовал взглядом за пускающим бесконечно кровь плавником - а они стали убивать ее.
Свернувшись в клубок черного дыма, Чужой обратился рядом с незнакомцем так близко, что теперь мог с точностью разглядеть его всего. Неестественно длинные уши, глаза видевшие и добро, и зло, и справедливость, и безнаказанность. Хорошо сшитая одежда, без единой лишней строчки, тонкие, привыкшие говорить много, губы, седые не столь от возраста, сколько от прожитого, волосы. И угловатость в каждой черте его лица.
- Белый камень в кровавых разводах. Вы пришли из города, где по ночам проливается кровь. В вас страх и желание борьбы. Вы не отсюда.