У каждого мага с твёрдо устоявшимся положением в Круге было что-то вроде профессионального хобби. В просвещенном Орлее, насколько знал Орсино, с них вообще чуть ли не требовали научных изысканий и открытий в различных сферах магии, но в Вольной Марке это было по большей части делом добровольным, и всерьёз занимались им лишь те, кто хотел блеснуть своими достижениями перед колледжем магов. Первый Чародей киркволлского Круга последние несколько лет уделял больше времени политике и бюрократии, чем магической практике, но и у него имелся личный проект, над которым он работал, когда выдавалась свободная минута.
Орсино интересовал лириум. Разумеется, его использование для усиления магических способностей и восстановления запасов маны было давно и крайне подробно изучено; однако эльф сосредоточил свое внимание на последствиях использования лириума храмовниками - теме, о которой даже не задумывалось большинство его коллег. Орсино прагматично предпочитал не распространяться о своем "увлечении": другие маги, скорее всего, обвинили бы его в излишнем сочувствии людям, которые не только сами выбрали свою зависимость, но и использовали её, чтобы портить жизнь пленникам Кругов; храмовники же заподозрили бы в его интересе к их фильтрам злонамеренность и желание изыскать способ ослабить Орден.
На самом деле, Первым Чародеем двигали по большей части альтруистические мотивы. Он ещё помнил времена своей юности, когда отношение к магам было мягче, а храмовники были скорее защитниками, чем тюремщиками и палачами. Он помнил и ощущение страха и беспомощности, которое испытывал, наблюдая, как сэр Галлум, мальцом приведший его в Круг, превращается из добродушного здоровяка в лопочущего какую-то чушь доходягу, и как сэр Конрад, ещё недавно веселивший испуганных детей историями о своих прошлых армейских подвигах, в приступах бешенства крушит всё вокруг, а потом до крови разбивает кулаки и лоб о каменную стену. Лириумное безумие - неизбежное следствие постоянного приема голубого фильтра - забирало одного за другим всех тех, к кому Орсино питал симпатию и уважение, а те, кто приходил на их место, всё больше и больше разочаровывали.
Орсино знал, что страх окончить свои дни безмозглой развалиной был недостаточно силён, чтобы храмовники отказались от приобретённых сил (а большинство из них, если уж быть совершенно честным, даже не знали об опасности, когда впервые глотали раствор), и поэтому хотел найти способ если не нейтрализовать, то хотя бы замедлить разрушительное влияние лириума на их разум.
Однако Первый Чародей работал над этой проблемой не только из человеколюбия. Защита от лириумного безумия, если бы она была разработана, могла бы стать неплохим рычагом воздействия на Орден. За возможность ещё пару десятков лет прожить в здравом уме и твердой памяти храмовники бы пошли на уступки и предоставили магам большую свободу для жизни и саморазвития... но пока всё это было лишь далекой и почти недостижимой мечтой, хотя некоторые подвижки в поставленной задаче уже имелись.
Восстание кунари и битва за Верхний Город были в памяти Орсино, непривычного к проявлениям насилия в таких огромных масштабах, набором разрозненных эпизодов, к которым он старался обращаться в мыслях как можно реже. Именно поэтому прошло несколько недель до того, как его разум установил связь между собственными лириумными изысканиями и образом эльфа-воина с необычными светящимися татуировками и ещё более неординарными способностями, которые эти татуировки давали. До Первого Чародея, разумеется, и раньше доходили слухи о беглом рабе, обосновавшемся в одном из особняков Верхнего Города будто в насмешку над проживающими там толстосумами, слишком напуганными его дикарским видом и огромным мечом, чтобы сказать хоть слово против, а также о татуировках, за возвращение которых (желательно прямо на неповрежденной эльфийской шкуре) его бывший хозяин готов был заплатить в десять раз больше, чем за любого другого раба. Но раньше Орсино как-то не задумывался о том, что эти узоры были чем-то большим, чем вычурный декор; что эльф использовал содержащийся в них лириум - а значит, должен был подвергаться той же опасности, что и храмовники, пьющие свои фильтры.
На фоне всё ещё погруженного в траур по павшим братьям и сёстрам Круга и неоправданно усилившейся хватки Мередит шанс поработать над чисто магической задачкой казался Орсино глотком свежего воздуха. Именно поэтому на следующий же день после того, как его осенила эта гениальная идея, Первый Чародей уже писал эльфу записку с приглашением по возможности встретиться с ним при следующем посещении Казематов. В наказание за "самовольный побег", как называла Рыцарь-Командор инициативу магов по защите Киркволла от кунари, Орсино практически не имел возможности выйти в город, однако проверенная временем сеть уличной шпаны и мелкой прислуги могла доставить его послание в любой дом. Первому Чародею оставалось лишь ждать и надеяться на то, что эльф не откажет ему в услуге.
записка
На всякий случай прилагаю дословный текст записки Орсино:
"Приветствую.
У нас не было возможности познакомиться официально, но во время недавнего восстания мы сражались на одной стороне, что, я надеюсь, дает мне право обратиться к вам с просьбой. Полагаю, я - далеко не первый, кого заинтересовали ваши татуировки; мой интерес, однако, далёк как от праздного любопытства, так и от желания скопировать их на другую жертву. Если у вас найдется свободное время и будет желание обсудить эту тему, меня всегда можно найти в Казематах. Едва ли вас пропустят в мой кабинет, но любой чародей или ученик сможет пригласить меня на площадь, если вы попросите их сообщить мне о своем прибытии.
С уважением,
Орсино, Первый чародей".
Я догадываюсь, что в 34м году Фенрис ещё, скорее всего, не умеет читать, но надеюсь, что он найдет способ узнать содержимое эпистолы.